Приключения Аввакума Захова. Повести - Страница 116

116

Асен был почти одного роста с Аввакумом, но держался прямее и поэтому казался более стройным. У него были вьющиеся волосы, широкий лоб, крупные чувственные губы и умные, временами искрящиеся глаза. Он был из тех мужчин, которые без особого труда одерживают победы над женщинами.

— Да, ты, несомненно, проиграл очко, — повторил Аввакум.

— Не спеши торжествовать, Цезарь! — надменно и с ехидцей воскликнул Асен. — Прошу вас, попытайтесь узнать, что это такое?

Он торжественно поднял над головой белоснежный платочек с бледно-розовым пятнышком в уголке.

Виолета прижала руки к груди и попятилась от смущения.

— Конечно, это мой платок, — широко и добродушно улыбаясь, заявил Аввакум. — Ты, мошенник, только что вытащил его у меня из бокового кармана, когда, как Иуда, обнимал меня.

Оба громко расхохотались.

Но Асен вдруг состроил мрачную физиономию и задумчиво процедил, разглядывая платочек:

— Я вижу тут какие-то подозрительные пятна. От чего бы это? Аввакум протянул ему под нос ладонь. Большой и указательный пальцы у него были слегка испачканы чем-то красным.

— Я затачивал красный карандаш, когда твоя невеста зашла за мной, — сказал он. — Прежде чем поздороваться, пришлось вытереть руки. Тебя это удовлетворяет?

— Мы квиты, — заявил Асен, возвращая платок. — Ты помнишь, в прошлый раз ты проиграл очко? Теперь мы квиты.

Виолета украдкой посмотрела на Аввакума. В ее взгляде сквозила признательность и нежность.

6

Года полтора назад Археологический институт вел крупные раскопки в окрестностях далекого фракийского селения у северных отрогов Родоп. В раскопках как руководитель сектора участвовал и Аввакум. Он рассчитывал на богатые находки бытовых предметов древних македоно-фракийцев и, опасаясь, что его каждую минуту могут отозвать в Софию на выполнение заданий госбезопасности, изо всех сил старался ускорить работы. И тут к ним притащилась, неизвестно по чьему указанию, съемочная группа кинохроники во главе с режиссером Асеном Кантарджиевым. Аввакум встретил незваных гостей довольно кисло. Он вообще не любил иметь дело с людьми, занимающимися всякого рода съемками. Стоило ему увидеть фотоаппарат или кинообъектив, как он тотчас закрывал лицо рукой, отворачивался в сторону или же становился спиной к обладателю аппарата. Эту антипатию усиливала и та суматоха, которую режиссер поднимал среди рабочих. Когда он наводил аппарат, все землекопы сразу же окаменевали, как статуи на бездарной картине, стараясь принять как можно более живописную позу, да еще анфас, поближе к объективу. Строгий ритм раскопок нарушался. Но это было лишь начало бедствия. Режиссер выбегал вперед и начинал каждому показывать, что делать, куда смотреть и как смотреть. Время летело, Аввакум курил сигарету за сигаретой, но сдерживался и терпел.

Со дня на день Аввакум все более мрачнел, глядя, как бестолково уходит время, зато режиссер, освоившись с обстановкой, чувствовал себя день ото дня все свободнее. Веселый по натуре, Асен просто не знал, куда девать энергию. Узнав, что раскопки окончатся не раньше как через неделю, и заготовив все необходимые вступительные кадры, он махнул Рукой на съемки и решил, как говорили рабочие, «дать жизни». Он не делал ничего предосудительного, а попросту стал бездельничать и вести себя, как любой жизнерадостный человек, поневоле оставшийся без дела. он слонялся около траншей, валялся в тени под кустами, купался в речке. В этом не было ничего плохого. Но вскоре он стал появляться с плоской фляжкой ракии в кармане куртки и, собрав вокруг себя рабочих, закончивших смену, угощал их, распевая с ними веселые народные песни, пока на западе не темнело лиловое небо и над равниной не опускалась тихая, теплая ночь. За два-три дня он стал любимцем всего лагеря. Он раздобыл игральные карты, какие-то бечевки, сосновые шишки и стал показывать изумленным зрителям самые невероятные фокусы. Успех был столь потрясающим, что к нему стали сбегаться и рабочие, занятые раскопками. Где бы он ни появлялся, за ним по пятам всегда тянулась вереница ротозеев. Одни робко, а другие настойчиво просили показать «что-нибудь занятное». Неодолимое влечение к необычайному разжигало любопытство даже у самых степенных мужчин.

Дисциплина среди рабочих стала хромать, и Аввакум рассердился не на шутку. Встретившись, будто ненароком, с режиссером, он сказал:

— Почему бы вам не прогуляться куда-нибудь подальше отсюда? Например, подышать день-другой горным воздухом?

— Знаете ли, — сказал режиссер с такой добродушной и милой улыбкой, словно Аввакум был его закадычным другом, — я много думал об этом. Горы с детства влекут меня своей прохладой и тенистыми лесами. Я очень вам признателен за вашу идею и с удовольствием убрался бы отсюда, если бы не боялся упустить кульминационный момент, когда вы наткнетесь на первый камень древнего поселения. Если я прозеваю этот момент, то придется распроститься со службой, а такая злая мысль, я полагаю, не приходила вам в голову.

В отличие от большинства людей режиссер выдерживал взгляд Аввакума и даже более того — сам старался скрестить с ним взгляды. «Вот человек с крепкими нервами, который умеет прятаться за словами, как за цветной ширмой», — подумал Аввакум.

— У кого вы научились фокусам? — вдруг спросил он и пояснил с усмешкой: — Я имею в виду карты, бечевки и прочее.

Лишь тогда Асен слегка смутился и отвел глаза в сторону.

— У меня двоюродный брат иллюзионист, — ответил он. — Вы знаете факира Руми?

116