Ты спрашивал, какие у меня заботы. Вот я и рассказал тебе в нескольких словах про мою самую большую заботу. А она так тяжела, что давит сердце и уже два-три дня не дает спать. Кажется, воздуху не хватает. Поэтому сегодня с утра я вышел прогуляться и поразмыслить на свежую голову. Оставил шофера с машиной у автобусной остановки и думаю: дай-ка посмотрю, как живет-поживает, как устроился на новой квартире капитан контрразведки Аввакум Захов, который, впрочем, на днях будет произведен в майоры.
Аввакум вытряхнул остатки табака из трубки, постучал ею о пепельницу и стал снова набивать. Сообщение о том, что его производят в майоры, ничуть не тронуло его; он мало интересовался продвижением по службе. Еще два месяца назад, когда он представил в министерство доклад о бактериологической диверсии в Родопах, заместитель министра намекнул о предстоящем повышении, но Аввакум пропустил это мимо ушей. Ему стало неловко, даже стыдно, и он нахмурился. Неужели полковник, такой славный человек, думает, что звание майора заставит его сердце забиться от радости?
При других, более обыденных обстоятельствах Аввакум даже рассердился бы, но сейчас он лишь насупился и замолчал. Подавив минутное раздражение, он с сочувствием поглядел на полковника, но, ничего не сказав, выпустил к потолку густую струю голубоватого дыма.
— Ты ничего не замечал вокруг себя? — спросил полковник. — Каких-нибудь признаков слежки?
Аввакум медлил с ответом. Он поднялся со стула и принялся по своему обыкновению прохаживаться взад-вперед по комнате. Он отлично понимал, что вопрос полковника не случаен и вызван не одной лишь заботой о нем. Но в то же время Аввакум знал, что, высказав свои подозрения, он тем самым обречет себя на неминуемое бездействие во имя своей личной безопасности. А выйти из игры против воли и не по своей инициативе, когда такой матерый игрок, как Асен, бросил ему перчатку и когда открылись виды на исключительно интересную охоту, казалось Аввакуму недостойным, унизительным и даже глупым с чисто профессиональной, «детективной» точки зрения. Зная, что полковник безмерно благоволит к нему, Аввакум позволил себе вольность ответить вопросом на вопрос. Сев снова рядом с полковником, он спросил его, глядя на неостывшую золу в камине:
— Вы говорите, что пеленгаторная служба записала вчера вечером интересующую вас радиограмму, зашифрованную кодом номер тринадцать. В котором часу начал работать передатчик?
— Наши люди засекли передачу без четверти двенадцать. — Полковник помолчал немного и спросил: — У вас есть какая-нибудь идея?
— Есть, — добродушно усмехнулся Аввакум. — Я предлагаю вам вручить мне приказ, который лежит у вас в портфеле. Вот какая у меня идея.
Полковник улыбнулся и, упершись руками в колени, наклонился к Аввакуму:
— Ты хочешь получить приказ, чтобы начать действовать, — так я тебя понимаю?
— К чему ходить вокруг да около, — недовольно поморщился Аввакум.
Полковник откинулся на спинку стула и замолчал, слегка сконфуженный. Затем он вынул из портфеля приказ, пробежал его глазами, будто читая впервые, прокашлялся и передал его Аввакуму.
— Я полагаюсь на твое заверение, что вокруг все чисто, — напомнил он.
Аввакум убрал приказ и лукаво усмехнулся.
— Итак, жду тебя в управлении к девяти часам, — заключил полковник.
Аввакум посмотрел на часы — было около восьми.
— К сожалению, не смогу, — сказал он. — Убедительно прошу вас не настаивать на этом. — И, так как полковник выказал признаки недовольства, пояснил: — Давайте отложим наш разговор на другое, более подходящее время. В отличие от вас я напал на след, и мне надо немедля пускаться в погоню. Не смотрите так изумленно на меня. Я действительно напал на след. — Аввакум снова взглянул на часы: — Знаете ли вы, что они уже наверняка работают над своей радиограммой?
Разговаривая с полковником, он расхаживал по комнате, нервно сплетая и расплетая длинные пальцы рук, а глаза его мечтательно улыбались. Немного погодя он остановился, лицо его как-то сразу осунулось, черты обострились. Улыбка исчезла, зрачки сузились.
— Во-первых, — сказал он, глядя в упор на полковника, — мне хотелось бы знать, какие посторонние лица побывали в пограничном районе за последние два месяца. Если я к вечеру получу такую справку, она мне очень поможет. Могу я надеяться на это? Во-вторых: свободен ли от заданий лейтенант Марков? Да? Будьте любезны препроводить его ко мне, но немедленно, буквально через полчаса. И, чтобы не терять времени, дайте ему троих помощников, коротковолновый передатчик и три машины с радиосвязью. Таковы мои потребности на настоящий момент. Я утомил вас? Налить вам коньяку?
Аввакум едва успел побриться и еще обтирался одеколоном, как прибыл лейтенант Марков, запыхавшийся, радостно возбужденный. Можно было подумать, что он спешил на свадебный пир. Аввакум дружески обнял его, угостил сигаретой и усадил в кресло. Они не виделись со времени родопской диверсии.
— Ну как, — спросил Аввакум с улыбкой, — накапливается житейский опыт? Познание людей? Человек — это звучит гордо! — не так ли? — Он помолчал и спросил: — Вы помните Ирину Теофилову?
Вопрос застал лейтенанта врасплох. «Человек — это звучит гордо и вдруг Ирина Теофилова! Он смущенно пожал плечами.
— Помните, как вы гнались за нами на мотоцикле до самого Йорданкина?
— Как не помнить, товарищ капитан: словно вчера было. — сказал лейтенант и вздохнул.
«Мне надо бы вздыхать, а не ему», — подумал Аввакум.
— И мне тоже кажется, будто вчера это было, — сказал Аввакум. — Вы помните, в каком платье она была?