Приключения Аввакума Захова. Повести - Страница 142

142

В его глазах снова вспыхнули и сразу же погасли огоньки. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Вид у него был озабоченный.

Встав с кресла, я только руками развел — что тут возразишь? Открыв чемодан, я вынул коврик и расстелил его у ног Аввакума Какое-то время он рассматривал коврик, и я заметил, что тонкие губы его слегка искривились в горькой усмешке.

Пока он переодевался и приготовлял в соседней комнате кофе, я осмотрел его кабинет. Тут не было ничего нового, если не считать кинопроектора, которого я прежде не видел. Множество плотно установленных книг на полках и шкафу, старая тахта с потертым плюшевым покрывалом, высокая настольная лампа и продавленное кресла у камина — все это было мне знакомо — оставалось на прежних местах и, неизвестно почему, выглядело каким-то до странности усталым… Как будто всем этим предметам передалось скептическое выражение хозяина дома и каждая вещь дома навсегда простилась с мыслью когда-нибудь обновиться или хотя бы на сантиметр сдвинуться с места.

Один только проектор, вызывающе сверкавший стеклами, привлекал внимание своим подчеркнуто оптимистическим видом.

Что касается письменного стола, то на этот раз он был больше чем когда-либо завален какими-то бумагами, справочниками, иллюстрированными журналами и газетами — единственное место во всей комнате, где привычный строгий порядок утратил свою власть. Раскрытые книги, лежащие как попало журналы, разбросанные вырезки из газет с подчеркнутыми заголовками и частью текста — весь этот странный беспорядок свидетельствовал либо о том, что хозяин подолгу не задерживается у своего письменного стола, так как интересы его сосредоточены где-то в другом месте, вне дома, либо о том, что основную часть свободного времени он проводит в своем любимом кресле, вытянув ноги и закрыв глаза, как бы вслушиваясь в какой-то отдаленный и едва уловимый шум. Таким я его видел в самые жуткие для него дни после той страшной истории с бактериологической диверсией и самоубийства Ирины — этот мрачный вид навсегда врезался мне в память.

Но мои наблюдения оказались не слишком точными.

— Ты ознакомился с моей фототекой? — спросил меня Аввакум. Он поставил на стол поднос с чашечками кофе.

На Аввакуме был элегантный темно-коричневый костюм.

— С какой фототекой? — спросил я, оглядываясь по сторонам. Он положил мне на плечо руку и со снисходительно-добродушной улыбкой подвел меня к книжным полкам. Рядом стоял узенький шкаф, достигавший по высоте верхнего яруса. И шкаф и полки были изготовлены из одинакового дерева и выдержаны в одном стиле. Застекленный шкаф казался как бы продолжением полок.

Как-никак я эту ночь провел в дороге, и не удивительно, что некоторые мелочи ускользали у меня из поля зрения.

Аввакум стал выдвигать из шкафа ящики. Одни из них были полны фотоснимков, другие — роликов пленки, каждая составная частица этого безмолвного мира была надписана, снабжена этикеткой, номером и еще каким-то знаком, напоминающим букву греческого алфавита.

Он предложит мне назвать какую-либо букву, любую, какая придет в голову, и я выбрал «ф». Вероятно, мне пришло на ум понятие «фантазия», так что я назвал эту букву совсем непроизвольно.

— Отлично, — кивнул Аввакум.

Судя по всему, он был доволен, и я бы сказал, даже очень доволен моим выбором.

«На какие только фантазии не тратят время незаурядные люди, — подумал я, и в этот момент мой ничем не примечательный уравновешенный характер вызвал во мне чувство истинного умиления. — Верно, у меня тоже есть слабость — сачок для ловли бабочек, но одно дело собирать коллекции бабочек и совсем другое — заниматься каким-то фото-трюкачеством».

— Тут хранятся снимки лиц, чьи собственные имена начинаются с буквы «ф». Разумеется, это лица, к которым я испытываю, так сказать, профессиональный интерес. Вот снимок бесшумного пистолета FR-59 и черепной кости, пробитой пулей этого пистолета. Посмотри, какая узкая и ровная пробоина. А вот на этой пленке еще более любопытные вещи. Она способна доставить истинное удовольствие. Минуточку!

Он начал заправлять кассету в проектор. Я затаил дыхание. «Должно быть, я сейчас увижу, как такая же пуля поражает другие органы, — думалось мне, — бедренную кость или желудок».

Я даже зубы стиснул от любопытства.

Аввакум опустил шторы, и комната погрузилась в полумрак. Затем он вынул из-под книжной полки магнитофон и взялся его налаживать.

«Чего доброго, я еще услышу хруст треснувшей бедренной кости, — подумал я. — Ведь это как-никак пуля специального назначения».

Я тихо вздохнул и приготовился.

Мои уши улавливали шелест движущейся пленки; затем послышались звуки, которые, казалось, исходили из какого-то сказочного мира, залитого волшебным светом. На стене, служившей экраном, появились дикие скалы, поросшие какими-то уродливыми, искривленными деревьями, мрак рассеялся, и я увидел таинственную горную поляну. В вихре танца, словно из небытия, появлялись ведьмы и черти, и среди них Ариэль и Оберон, Пук и Прекрасная фея…

Начало Вальпургиевой ночи.

Это было поистине чудесно! Такое я мог бы слушать и смотреть целую вечность. Мне вспомнились мои студенческие годы, галерка, первые восторги и первые сомнения. Ох, эта беззаботная юность, пора, когда я мечтал исколесить весь мир вдоль и поперек… Первые русые кудри, первая улыбка, первая счастливая бессонная ночь…

Щелкнул какой-то механизм, и от видений Вальпургиевой ночи осталось лишь темное пятно. Оборвалась и чарующая музыка. И холодный голос Аввакума сказал:

142